Текст: Никос Салингарос, перевод: И. О. Бембель, Т. Ю. Быстрова
Кристофер Александер представил удивительно новый способ понимания архитектуры. В то же время его модель опирается на тысячелетний опыт, по-прежнему актуальный для строительства. Паттерны Александера содержат социопространственные компоненты успешных решений, которые можно применять многократно.
Тем не менее приходится констатировать, что описанный Александером чудесный адаптивный механизм практически не употребляется. Однако это не естественное угасание, а результат агрессии: доминирующая архитектурная культура уничтожила генетический материал адаптивной архитектуры. Те, кто пытаются внедрить инструментарий Александера, становятся маргиналами, их избегают в академических кругах.
Речь не идёт о том, чтобы возродить старый метод. Паттерны проектирования – это новая концепция. Однако самоуверенные профессионалы систематически внедряют мысль, что паттерны не могут быть реализованы в рамках нынешней парадигмы. Применение паттернов процветало в контркультуре самостроя, но не могло распространяться за пределы этой ограниченной ниши. В то же время в информатике программисты признают ценность паттернов для организации сложности.
Примеры адаптивной архитектуры в Сибири (Россия)
Паттерны проектирования, определяющие здоровье человека
Кристофер Александер и его коллеги представили проектные «паттерны» или «шаблоны» как инструмент адаптивного проектирования в книге 1977 года «Язык паттернов» [1]. В каждом проектном решении может использоваться группа паттернов, отобранных применительно к той или иной конкретной ситуации. В книге описано, как отдельные паттерны могут объединяться для создания новых структур, способствующих здоровью человека [2, 3]. Взаимосвязь паттернов во многом подобна тому, как язык связывает слова для выражения эмоций и мыслей.
Бесконечное количество разнообразных паттернов встроено в традиционные и современные архитектурные решения [3]. Паттерны необходимо обнаружить и извлечь для дальнейшего использования в другом контексте. После документирования нескольких таких моделей путём отбора решается, какие из них способствуют здоровью людей. Противоположное происходит, когда вместо этого применяются стандартные типологии, удобные для какого-либо бюрократического процесса, эффективности строительства или извлечения прибыли. Сообщество представителей компьютерных наук называет это «антипаттернами».Из всех возможных паттернов-кандидатов Александер выбрал только те, которые могут усилить у потенциального пользователя чувство человечности (среды. – прим. перев.), обеспечивающее отсутствие явных стрессоров. В итоге любой новый проект, использующий паттерны, естественно адаптируется к чувствам человека и способствует его здоровью. И именно это отличает метод паттернов от индустриального модернизма.
Это разграничение имеет глубинные психологические причины. Парадокс заключается в том, что вызываемые индустриально-модернистскими формами чувства отчуждения, разъединения и «расчеловечивания» людей [4], непреодолимо привлекательны для студентов-архитекторов [5]! Их привлекает профессия, дающая власть и возможность заставлять людей жить в отчуждённой и неудобной среде. Лишь немногие профессии, по крайней мере в демократических обществах, позволяют молодым специалистам беспрепятственно властвовать над людьми без каких-либо последствий. Архитектура – одна из них. Напротив, подход Александера предлагает уважение к живым структурам; любовь к природе и другим существам; чуткость к красоте, к народному и классическому искусству и т. д. Эти понятия пробуждают «устаревшие» романтические чувства. Но амбициозных студентов эти мягкие приманки не привлекают. Их вдохновляет проявление властной силы, примером которой является здание «Больших штанов», жестоко «топчущее» жителей Пекина (илл. 1).
Это разграничение имеет глубинные психологические причины. Парадокс заключается в том, что вызываемые индустриально-модернистскими формами чувства отчуждения, разъединения и «расчеловечивания» людей [4], непреодолимо привлекательны для студентов-архитекторов [5]! Их привлекает профессия, дающая власть и возможность заставлять людей жить в отчуждённой и неудобной среде. Лишь немногие профессии, по крайней мере в демократических обществах, позволяют молодым специалистам беспрепятственно властвовать над людьми без каких-либо последствий. Архитектура – одна из них. Напротив, подход Александера предлагает уважение к живым структурам; любовь к природе и другим существам; чуткость к красоте, к народному и классическому искусству и т. д. Эти понятия пробуждают «устаревшие» романтические чувства. Но амбициозных студентов эти мягкие приманки не привлекают. Их вдохновляет проявление властной силы, примером которой является здание «Больших штанов», жестоко «топчущее» жителей Пекина (илл. 1).
Бог творит мир. Иллюстрация из французской Библии. 1220-1250
Наука и духовное измерение проектирования
Наша поддержка традиционных методов проектирования и строительства исходит не из ностальгии, а из того, что они гораздо более адаптивны, чем те, что появились позднее.Некоторых читателей может насторожить применение современной науки в нашем проектировании, поскольку она была инструментом укрепления гегемонии глобального консюмеризма путём возведения зданий-монстров. Но это не значит, что наука не может решать насущные проблемы. Любой, кто следил за противостоянием гуманистической архитектуры моде (в сочетании с жадностью и властью), знает, что последняя комбинация побеждает всякий раз. Именно поэтому реформа архитектуры не может происходить без научной поддержки.
Новаторская работа Александера имеет и духовное измерение. В сердцевину его концепции Вселенной положена сокровенная метафизическая связь между человеком и окружающей средой. Александер подчёркивает почти религиозное переплетение самой возвышенной традиционной архитектуры и духовности человека. Необычайно важна роль сакральных пространств, которыми удерживались практически все поселения последних тысячелетий. Даже в современных фавелах существуют спонтанно возникающие сакральные пространства.
Этот момент очень легко упустить из виду за научными результатами.
QWAN: «качество без названия»
В XX и XXI веках архитектурная среда рождает у людей всё больший антропогенный экологический стресс, что сопровождается аутоиммунными реакциями и общим недомоганием [6, 7]. И всё же подавляющее большинство не понимает, что происходит, потому что медиа превозносят здания, делающие их больными [8].Натан Робинсон даёт точные определения для этой бесчеловечной архитектуры.
безжизненная, асимметричная, решётчатая, монолитная, произвольная, жестокая, унылая, дисгармоничная, суровая, недружелюбная Он и многие другие учёные, включая меня, считают, что новейшая архитектура, отмеченная наградами, демонстрирует эти качества. Что мы с Александером противопоставляем всему этому в описаниях адаптивной, «живой» архитектуры? Вот эти семь качеств:
живая, цельная, удобная, свободная, правильная, свободная от эго, вечная. Это тревожащее соотнесение противоположностей приводит нас к выводу, что современная архитектура – не только её иконические образцы, но и обычные здания – имеет неявное намерение устранить адаптивные качества и что присущие ей неприятные, а порой и отталкивающие качества не случайны, а преднамеренны.
Что неудивительно, эти открытия не привели к каким-либо изменениям в практике проектирования. Робинсон пришёл к такому же выводу: «Если место кажется холодным и отталкивающим, и вы не хотите его посещать, что ж, оно плохо спроектировано, если только цель не состоит в том, чтобы отталкивать людей, и в этом случае оно хорошо спроектировано, но просто странно социопатично» [9].
Энн Сассман (Ann Sussman) предполагает, что «мастера модернизма» страдали либо аутизмом, либо посттравматическим стрессовым расстройством, вследствие чего они не могли переносить нахождение в морфологически сложной исторической среде [7]. При этом низкий уровень информационной нагрузки (модернистской среды. – прим. перев.), который они предпочитали, вызывает сенсорную депривацию у нейротипичных людей [10]. Это открывает неожиданную основу минимализма в дизайне.
Вместе с тем поверхностные новейшие стили современной архитектуры движутся в противоположном направлении, к дезориентирующим нелинейным формам [4]. И они тоже – продукты психопатии?
Иррациональная вера в искупительную силу производственного (industrial) взгляда
Почему подход к проектированию на основе паттернов не преподаётся на стандартных курсах в наших школах? Поскольку применение проектных паттернов неизбежно приводит к конфигурациям и пространствам, напоминающим традиционные, – этого достаточно, чтобы дискредитировать их. Наше тело эволюционировало, чтобы отвергать не-фрактальные формы, блестящие поверхности и искусственные материалы. Стеклянные фасады или белые кубы, ленточные окна и консольные выступы либо не фиксируются в нашем зрительном поле, либо вызывают беспокойство [10, 11, 12, 33]. Однако академическая архитектура скрывает эти научные открытия от студентов [11].Деструктивные тенденции унификации и стандартизации не ослабевают, поддерживаемые политическими и финансовыми интересами (иногда этически сомнительными). Региональная и вернакулярная архитектура методично уничтожается. Застройщики лоббируют местных политиков, чтобы «реконструировать» исторические площади. Результатом часто являются мёртвые открытые пространства, потеря великолепных вековых деревьев и т. п. Многие из всемирно известных мест уже стали жертвой ошибочных представлений о «современном облике».
Индустриальный модернизм навязывает свои типологии в разных масштабах. Вторгаясь в городское пространство, абстрактные скульптуры и визуально тревожащие «инсталляции» неизбежно отталкивают людей. Те, кто очарован авангардом, могут наслаждаться ими, но в целом такие объекты могут повредить существующей или потенциальной сети циркуляции (илл. 2). Если поток пешеходов достаточно силён, пользователи могут игнорировать негативные эмоции; если поток слабый, пользователи могут вообще избегать площади.
Визуальные паттерны vs проектные паттерны
Важно различать два типа шаблонов: (i) визуальные паттерны и (ii) проектные паттерны [14]. Эти два отдельных концепта определяются через один дескриптор, что сбивает с толку. Изгибы, детали и симметрия создают для внешнего взгляда визуальные паттерны, принадлежащие как искусству, так и архитектуре. С другой стороны, проектные паттерны сочетают геометрию с адаптивным использованием (архитектуры – прим. перев.) человеком. Они относятся к геометрическим ситуациям, которые связывают движение или неврологические реакции с физическим проектированием [2, 3].Проектные паттерны визуально неочевидны и должны быть выведены из разработанных проектных решений. Как только такой паттерн обнаруживается в форме постройки, воспринимаемой как эмоционально подпитывающая, его можно повторно использовать в другом месте и в другое время. Проектный паттерн может быть специфичным для климата, культуры или исторического периода, но число таких специализированных паттернов на деле ограничено.
Взаимосвязь между паттернами проектирования и визуальными паттернами проста. Архитектурный объект (built structure) воспринимается как визуальный образец, «картинка». Проектное решение содержит сложное взаимодействие множества различных паттернов проектирования, действующих вместе, и является их результатом.
Наступление индустриального модернизма изменило причинно-следственную связь проектных и визуальных паттернов. Поэтому некоторые посчитали, что они могут изобрести визуальный паттерн, а затем наложить его на архитектурные и городские масштабы. Логика ошибочна – и всё же она стала стандартной практикой. Весь опыт модернистского движения и современные критические альтернативы страдают в своей основе от этого базисного непонимания. Возникающий в результате способ мышления «сверху вниз» приветствуется и поощряется промышленным производством за его эффективность. Это достигается за счёт устранения адаптивности, которая требует последовательности шагов выбора, необходимых для апробации проектного паттерна или группы паттернов. Архитектура и планирование ХХ века состоят в основном из таких навязанных визуальных паттернов промышленного модернизма. С 1930-х годов стало приемлемым строить по схемам, нарисованным в офисе или студии, без проверки их воздействия на людей, только на основе технической эффективности.
Нам навязывают странные, непонятные проекты, которые возникают случайным образом. Ничто в этой «изобретённой» модели не хочет приспосабливаться к жизни и чувствам человека. Абстрактное, формальное проектирование полностью захватило профессию, вытеснив паттерны, которые были встроены в традиционную и вернакулярную архитектуру. Этот резкий поворот произошёл в то время, когда индустриальный модернизм уничтожил строительные и проектные типологии прошлого, осудив их в сильно поляризованных политических терминах. Визуальные паттерны модернистских образцов ничему не учат, новые же разработки, такие как параметрический дизайн, просто продолжают линию неадаптивного мышления в направлении от общего к частному (top-down).
Механизм эволюции проектных паттернов Александера
Название этой статьи ставит вопрос: почему внедрение паттернов проектирования оказалось неэффективным для возрождения адаптивной, гуманной архитектуры?В книге «Архитектура вне времени» Александер пишет:
«По мере того как люди обмениваются идеями об окружающей среде и паттернами, список паттернов в их общем пуле продолжает меняться… Поскольку существуют критерии для определения того, какие шаблоны хороши, а какие плохи, люди будут копировать хорошие шаблоны, когда увидят их, и не будут копировать плохие. Это означает, что хорошие паттерны будут множиться и становиться всё более распространёнными, в то время как плохие паттерны станут редкими и постепенно полностью исчезнут» [9, с. 345–346].
Александер описывает эволюционный процесс, в котором используются критерии здоровья и благополучия человека. Критерии отбора резко изменились с появлением индустриального модернизма. Отныне архитектура во всём мире служит схеме социальной инженерии, принудительно применяя методы «сверху вниз».
Конец адаптивности открывает мечту об универсальном стиле, который может быть применён в любой точке мира, в любом климате и культуре. По сути, это было широко распространённым обещанием модернистов. Люди живо восприняли эту утопию, приняв за архитектурную свободу «смирительную рубашку»: радикальное изменение в сторону стандартизации и упрощения.
Александр предполагал, что модель биологической эволюции, которая запускает стихийный отбор как здоровую адаптацию, всё ещё применима к архитектурным процессам.
Однако индустриальный модернизм навязал миру обратное: преднамеренное истребление генофонда проектных паттернов, прошедших эволюционный отбор, в пользу антипаттернов, удобных интернациональной строительной индустрии. Нынешняя система упорно борется за то, чтобы исключить логические и практические аргументы в пользу здоровой и устойчивой архитектуры, в то время как население в целом остаётся в блаженном неведении о том, что им манипулируют.
Симулятивный мир
Получивший математическое образование, К. Александер видел образованное общество состоящим из рационально мыслящих индивидов. Такая логика не объясняет действий архитекторов и их бездумную поддержку остальными людьми. Ответы на эту загадку можно найти только в более тёмных чертах человеческого поведения, которые не подчиняются разуму [3, 4].Архитекторы модерности живут внутри симулированной реальности. Искусственный мир создаётся и поддерживается психическими манипуляциями [12, 15], так что большинство архитекторов, прошедших вузовскую подготовку, просто перестают воспринимать физический мир. Лишённые сенсорных измерений, образы чужеродной архитектуры составляют для них единственную достоверную отсылку.
Чрезвычайная простота и автореферентность делают тему тривиально лёгкой в освоении, тем самым расширяя возможности её последователей. Она позволяет им чувствовать, что они знают свою дисциплину, но также и удерживает от изучения альтернатив. Отрезанные от критического мышления, адепты симуляции приучены воспринимать её как реальный мир [16, 17]. Переключение из одной реальности в другую отсутствует.
Как теперь ясно из научных экспериментов, архитектурный словарь промышленного модернизма вызывает если не боль, то по крайней мере некоторый физиологический дискомфорт – как регулярный опыт, даваемый архитектурными формами и поверхностями [3, 5]. Поэтому архитекторы вынуждены взаимодействовать на поверхностном уровне.
Условность «симулятивной» архитектуры отсекает интимное сенсорное взаимодействие человека с информацией, заложенной в физическую среду. Симулированный, стерильный мир процветает благодаря отстранённости и изоляции. Бездумно бросая вызов медицинским открытиям, архитекторы подавляют положительные эффекты адаптивного проектирования. Тесная связь с реальным миром, ставшая возможной благодаря проектным паттернам, угрожает им.
4. Инсталляция на площади перед собором Дуомо в Милане, Италия. Дизайнер Гаэтано Пеше, Венецианская биеннале-2019
Архитектурные мемы
Почему индустриальный модернизм успешно распространяется по всему миру? Ранее я предложил модель, основанную на передаче посредством мемов [14]. Мемы – это простые кластеры информации, обычно визуальной или аудиальной, которые разум человека подсознательно улавливает и передаёт другим. Ричард Докинз (Richard Dawkins) ввёл этот термин для обозначения как противопоставления, так и параллельной генетической передачи ДНК организма. Запоминающаяся мелодия или визуальный символ мгновенно привлекает внимание человека и впоследствии легко распознаётся. Сложность работает против лёгкости передачи, поэтому успешные мемы, как правило, просты.Рекламная индустрия тратит триллионы долларов на создание мемов, убеждающих покупать определённый продукт. Для разработки технологий передачи мемов приглашают лучших академических психологов. Всё зависит от успешного брендинга и PR.
Индустриальный модернизм развивался по модели передачи мемов [14]. В 1920-х пионеры модернизма одновременно были и пионерами в новой области рекламы. Они изобрели методы презентации архитектурных типологий как воплощения освобождения, экономического процветания, улучшения здоровья и т. д. Эти обещания были столь же честными, как аналогичные обещания бренда зубной пасты улучшить вашу социальную жизнь и обеспечить успех в карьере. Тем не менее индустриальный модернизм распространился подобно вирусной пандемии и по-прежнему доминирует сегодня. Система располагает бесконечными ресурсами для пиара, который заглушает любую оппозицию.
Единственный вопрос заключается в том, почему научные круги в большинстве своём продолжают его поддерживать?
Единственный вопрос заключается в том, почему научные круги в большинстве своём продолжают его поддерживать?
Заключение
Надежда на новую адаптивную архитектуру есть, поскольку «вымершие» шаблоны проектирования могут быть заново открыты в существующих зданиях. Тем не менее, если мы не сохраним архитектурную ДНК, воплощённую в исторической архитектуре, у нас, вероятно, не получится прочитать её. В настоящее время мы располагаем двумя коллекциями паттернов, которые любой архитектор и даже непрофессионал может использовать для создания адаптивной архитектуры. Хитрость заключается в том, чтобы сначала убедить общество использовать паттерны при формировании жилой среды. Здесь есть надежда на научную поддержку, которой мы обеспечены в последние несколько лет. Поначалу недоступные, экспериментальные данные наконец-то начинают приходить на помощь адаптивному проектированию.Перевод: И. О. Бембель, Т. Ю. Быстрова Об авторе: Никос Салингарос – теоретик архитектуры, урбанист, профессор математики Техасского университета, г. Сан-Антонио (США).