текст: Ирина Олеговна Бембель
Жизнерадостный и вечно молодящийся стиль «современное искусство» пока нужен обществу – мир не собирается объявлять банкротство. Максим Кантор
В Санкт-Петербурге прошёл очередной конкурс «Золотой Трезини – 21». За четыре года своего существования конкурс завоевал большую популярность, став заметным международным событием в сфере архитектуры. Как сообщается на сайте, целью конкурса является развитие «архитектурной дипломатии», в основе которой идея о том, что связи между архитекторами разных стран, в отличие от контактов политиков, не зависят от конъюнктуры международных отношений. Культура без границ – безусловно хорошая задача, однако ни слова не сказано о критериях собственно архитектурных, художественных. Это, впрочем, стало общим местом для абсолютного большинства архитектурных конкурсов, а вместе с тем и самым проблемным местом для аналитиков.
Идея терпимости и преодоления барьеров нашла яркое выражение в составе жюри «нового типа», в которое вошли представители международной дипломатии и органов власти, представители академической среды, деятели культуры и искусства, а также (!) профессионалы в сфере архитектуры, дизайна, сценографии и музейного дела. Любопытный расклад, закрепляющий утвердившийся по факту статус некогда «главного строителя»…
Где же критерии?
О них говорят редко и вскользь, чаще подразумевается, что по умолчанию существуют некие объективные и известные всем критерии оценки современной архитектуры. Но здесь, стоит лишь копнуть, начинается полная путаница. Ещё лет тридцать назад считалось по инерции, что достоинства современной архитектуры определяются её функциональностью, принципом «меньше – значит больше» и т. п. На рубеже столетий на первое место в списке достоинств решительно вышла оригинальность постройки. И вот сейчас, на фоне истощения природных ресурсов и глобального кризиса, главным трендом становится как будто бы экологичность. Но и здесь не всё так просто. Что под ней подразумевается? «Пассивность», биоморфность, визуальная органичность ландшафту? Итоги конкурса дают дополнительную почву для размышлений на эту тему. Предваряя их, оговорюсь, что не ставлю целью проанализировать все премированные работы; моя задача – выявить характерное.
Итак, какой предстаёт архитектура в работах победителей?
Прежде всего, она стремится стать незаметной, раствориться в пейзаже, мимикрировать в ландшафт. После периода «архитектурного аттракциона» жирных докризисных лет маятник наращивает движение в сторону экоустойчивости, с поиском соответствующей образности. В этом смысле весьма характерен ЖК в Мексике (илл. 1), победивший в номинации «Лучший проект жилого комплекса». По виду он напоминает три корзины с зеленью, своего рода боскет. Собственно здания спрятаны за увитым растительностью каркасом, выполняющим роль «шпалеры» и рисующим слегка изогнутые яйцевидные контуры. Обитаемые кровли открыты и имеют лишь небольшие навесы с солнечными батареями. Задача такой архитектуры – по возможности создать эффект отсутствия архитектуры.
По сходному принципу решён жилой дом в Амстердаме (илл. 2) – лучший реализованный проект в той же номинации. Роль фасадов выполняет декоративная деревянная решётка округлых очертаний с редкими отверстиями произвольной формы. При этом в сером голландском климате такая статичная завеса едва ли столь оправдана, как в солнечной Мексике. Это тот случай, когда биофильность архитектуры является больше образом, нежели функцией.
Задачу «замаскироваться» под ландшафт преследует и Bamboo Bamboo, навесы для зрителей (илл. 3), победитель в номинации «Лучший реализованный проект общественного здания или сооружения», где рукотворные сооружения из бамбука буквально имитируют деревья. Ещё один нарочито «незаметный» объект – Парк Веретьево (илл. 4, «Лучший реализованный проект ландшафтной архитектуры»). В данном случае авторская архитектура стилизована под архитектуру утилитарную, кустарно-бытовую.
О них говорят редко и вскользь, чаще подразумевается, что по умолчанию существуют некие объективные и известные всем критерии оценки современной архитектуры. Но здесь, стоит лишь копнуть, начинается полная путаница. Ещё лет тридцать назад считалось по инерции, что достоинства современной архитектуры определяются её функциональностью, принципом «меньше – значит больше» и т. п. На рубеже столетий на первое место в списке достоинств решительно вышла оригинальность постройки. И вот сейчас, на фоне истощения природных ресурсов и глобального кризиса, главным трендом становится как будто бы экологичность. Но и здесь не всё так просто. Что под ней подразумевается? «Пассивность», биоморфность, визуальная органичность ландшафту? Итоги конкурса дают дополнительную почву для размышлений на эту тему. Предваряя их, оговорюсь, что не ставлю целью проанализировать все премированные работы; моя задача – выявить характерное.
Итак, какой предстаёт архитектура в работах победителей?
Прежде всего, она стремится стать незаметной, раствориться в пейзаже, мимикрировать в ландшафт. После периода «архитектурного аттракциона» жирных докризисных лет маятник наращивает движение в сторону экоустойчивости, с поиском соответствующей образности. В этом смысле весьма характерен ЖК в Мексике (илл. 1), победивший в номинации «Лучший проект жилого комплекса». По виду он напоминает три корзины с зеленью, своего рода боскет. Собственно здания спрятаны за увитым растительностью каркасом, выполняющим роль «шпалеры» и рисующим слегка изогнутые яйцевидные контуры. Обитаемые кровли открыты и имеют лишь небольшие навесы с солнечными батареями. Задача такой архитектуры – по возможности создать эффект отсутствия архитектуры.
По сходному принципу решён жилой дом в Амстердаме (илл. 2) – лучший реализованный проект в той же номинации. Роль фасадов выполняет декоративная деревянная решётка округлых очертаний с редкими отверстиями произвольной формы. При этом в сером голландском климате такая статичная завеса едва ли столь оправдана, как в солнечной Мексике. Это тот случай, когда биофильность архитектуры является больше образом, нежели функцией.
Задачу «замаскироваться» под ландшафт преследует и Bamboo Bamboo, навесы для зрителей (илл. 3), победитель в номинации «Лучший реализованный проект общественного здания или сооружения», где рукотворные сооружения из бамбука буквально имитируют деревья. Ещё один нарочито «незаметный» объект – Парк Веретьево (илл. 4, «Лучший реализованный проект ландшафтной архитектуры»). В данном случае авторская архитектура стилизована под архитектуру утилитарную, кустарно-бытовую.
Сказанное выше, однако, не означает, что полностью ушло присущее предшествующим десятилетиям стремление к «аттракциону». Подтверждение тому – смотровые площадки «Дозор над разломом» (илл. 5, первое место в номинации «Лучший проект общественного здания или сооружения»). Два брутальных объёма, напоминающие не столько «обломки скал» (из авторского пояснения), сколько ножки от кресла-качалки, расположены по краям глубокой природной расщелины. Между ними протянут тоненький пешеходный мостик для впечатляющих прогулок над пропастью. Как пишут авторы, они добивались эффекта «стягивания» ущелья, однако форма «качалок» такова, что любая нагрузка на мостик по идее должна, напротив, вызвать их встречный обоюдный наклон и ослабить натяжение. Визуально неравновесная композиция, кажется, держится на волоске, обнаруживая проявления деконструктивизма, хотя не в чистом виде, а с использованием «биоформ».
В этом проекте проявилась ещё одна устойчивая тенденция последних лет – стилевая диффузность, отказ от формообразовательной системности. Главные направления прошлых лет никуда не ушли, но они существуют, как правило, в размытом виде, перемешиваясь и растворяя в себе более новые веяния.
В этом проекте проявилась ещё одна устойчивая тенденция последних лет – стилевая диффузность, отказ от формообразовательной системности. Главные направления прошлых лет никуда не ушли, но они существуют, как правило, в размытом виде, перемешиваясь и растворяя в себе более новые веяния.
Таков и эскиз Геологического музея в Малаге (илл. 6, первое место в номинации «Лучший архитектурный проект музея»). Композиция строится на контрастном сочетании распластанного горизонтального подиума и трёх «взбирающихся на него» компактных объёмов. Известный приём, берущий начало в супрематических композициях, смягчён и «одомашнен»: прямым углам нижнего яруса противопоставлены произвольные скосы усечённых призм; глухие фасады, лишь изредка прорезанные стеклянными отверстиями, облицованы светлым травертином.
Приём нарочитого совмещения агрессивной авангардной формы (почти мемориального характера) с природными материалами и «гламурным» приватным содержанием использован в проекте частного жилого дома в Сальвадоре (илл. 7, первое место в соответствующей номинации). На этом примере, как и на примере лучшего реализованного проекта Casa da Laje Inclinada (илл. 8), видно, что поиски в этом жанре по-прежнему не выходят за пределы магического круга, очерченного виллой Савой, Стеклянным домом и Домом над водопадом.
Размытость и смешение подразумевают наличие разных начал. Они могут сосуществовать в виде более-менее однородной «суспензии» либо в виде контрастного «коктейля». Но есть принципиальный момент: одно дело, когда «смешивают», как в описанных выше проектах, разные современные течения – скажем, авангард, органику, премиальный хай-тек.
Приём нарочитого совмещения агрессивной авангардной формы (почти мемориального характера) с природными материалами и «гламурным» приватным содержанием использован в проекте частного жилого дома в Сальвадоре (илл. 7, первое место в соответствующей номинации). На этом примере, как и на примере лучшего реализованного проекта Casa da Laje Inclinada (илл. 8), видно, что поиски в этом жанре по-прежнему не выходят за пределы магического круга, очерченного виллой Савой, Стеклянным домом и Домом над водопадом.
Размытость и смешение подразумевают наличие разных начал. Они могут сосуществовать в виде более-менее однородной «суспензии» либо в виде контрастного «коктейля». Но есть принципиальный момент: одно дело, когда «смешивают», как в описанных выше проектах, разные современные течения – скажем, авангард, органику, премиальный хай-тек.
Другое дело, когда сталкивают современность и классику. Это явление тоже отнюдь не ушло вместе с модой на постмодернизм. И судя по всему, не уйдёт, потому что сам принцип мышления постмодерна (то есть эпохи, в которую мы живём) строится на том, чтобы интерпретировать всё более или менее традиционное, обыгрывать то, что уже создано, и рассматривать это как источник новизны. Это относится в первую очередь к постановке спектакля мастерской П. Фоменко «Моцарт „Дон Жуан“. Генеральная репетиция» (илл. 9), победившей в номинации «Лучший реализованный проект театральной декорации». Настойчивое стремление современного искусства контрастно и по возможности шокирующе взаимодействовать с мировой исторической классикой для театра (драматического, оперного) стало просто-таки общим местом. В данном случае использована музыка Моцарта, в декорациях – фрагменты архитектурного убранства, костюмов и т. д. XVIII века. Встаёт вопрос – не столько к конкретной постановке, сколько к самому принципу использования классики «в современных целях»: чем был бы спектакль без волшебных моцартовских мелодий, действующих на сердца зрителей априори? Чем были бы стиральные машины и холодильники на сцене без классических орнаментов и скульптур? Вопрос равно относится к современной архитектуре, так настойчиво стремящейся в исторические центры городов.
Не ставя целью обзор всех премированных работ, скажу о главных своих наблюдениях.
Первое: стремясь «приблизиться» к природе, актуальная архитектура не выглядит органичной. Она балансирует между комплексом неполноценности, стесняясь своих собственно архитектурных качеств и притворяясь не-архитектурой, – и остатками мании величия и вседозволенности. За разнонаправленными и непоследовательными декларативными жестами читается общая растерянность.
Не ставя целью обзор всех премированных работ, скажу о главных своих наблюдениях.
Первое: стремясь «приблизиться» к природе, актуальная архитектура не выглядит органичной. Она балансирует между комплексом неполноценности, стесняясь своих собственно архитектурных качеств и притворяясь не-архитектурой, – и остатками мании величия и вседозволенности. За разнонаправленными и непоследовательными декларативными жестами читается общая растерянность.
Второе: толерантность и дипломатия заканчивается там, где могло бы начаться системное обращение к историческому опыту. Среди премированных работ ничего подобного я не обнаружила – возможно, «консерваторы» и не участвовали в конкурсе. Образные поиски – таков негласный закон – происходят исключительно в современных формах. Классика допускается лишь в качестве «препарируемого объекта». Противоречие видится в том, что по определению органичный природе традиционный подход с его единством лексики и общих алгоритмов практически исключён из актуальной проектной лаборатории. Игнорируя его, модернизм стремится адаптировать свой альтернативный машинный язык разного рода биопрививками или контрастными классическими инъекциями. Последние носят в этом случае отчётливо паразитарный характер.
Возникает вопрос: почему традиционная архитектура, никогда не имитирующая природные формы, была априори органичной природе, а биотек, облачающийся в траву, скрывающийся под холмами, повторяющий рельеф и буквально цитирующий элементы флоры и фауны, таковым не выглядит? Вопрос вовсе не риторический: этой теме я посвятила статью про традиционный мимесис (журнал "Капитель" №1(31)2021).
Возникает вопрос: почему традиционная архитектура, никогда не имитирующая природные формы, была априори органичной природе, а биотек, облачающийся в траву, скрывающийся под холмами, повторяющий рельеф и буквально цитирующий элементы флоры и фауны, таковым не выглядит? Вопрос вовсе не риторический: этой теме я посвятила статью про традиционный мимесис (журнал "Капитель" №1(31)2021).