Александр Беренс. Джонс Бич и Роберт Мозес

На южном побережье Лонг Айленда (Long Island, Длинный остров), на узкой песчанной полосе, отделенной от островного берега проливами, протоками и лагунами, расположился комплекс сооружений, который с момента своего возникновения в 1929 году и до сего времени не имеет аналогов во всем мире: Джонс Бич Парк (Jones Beach Park, Парк-Пляж Джонса).

Уникальность этого парка в том, что он был задуман и выполнен не как заурядный пляж. Это нечто гораздо большее, чем просто место для загара, купания, пикников, оглушающей музыки, дешевых павильонов и атракционов. Вырвавшись из шумного, душного города, человек неожиданно попадал в совершенно иной мир, разительно не похожий на тот, в котором он жил каждый день.

Здесь все было сделано так, чтобы подчеркнуть эту разницу.

Джонс Бич поражает своей кажущейся бескрайностью. Уже на дальних подступах к парку пейзаж меняется совершенно: исчезают строения и высокие деревья, их место занимают поросшие низким кустарником дюны, дорога проходит по насыпям и мостам через лагуны, и неожиданно все пространство занимают вода, небо, воздух и бесконечность. И только где-то вдалеке, притягивая взор, одиноко и странно на плоском пейзаже возвышается башня, удивительно напоминающая венецианскую колокольню Св. Марка. Дорога ведет прямо к ней. Это центр парка.

Если просто составить перечень всех его сооружений, то Джонс Бич ничем не будет отличаться от сотен других пляжей, разбросанных по берегам морей и океанов: все тот же песок, павильоны для переодевания, автомобильный паркинг, волейбольные и баскетбольные площадки, танцплощадка с неизбежной оркестровой раковиной, мини-гольф и вышки с загорелыми ребятами – спасателями...

Отличие заключается в том, что Джонс Бич – это Парк на территории в 1,000 гектаров; это 10-ти километровый песчаный пляж и 4-х километровая деревянная прогулочная палуба; два бассейна с пресной водой площадью в 1,500 кв.м. каждый, открытый театр на 15,000 мест; 25 станций скорой помощи; 6 автомобильных паркингов, которые могут принять 23 тысячи машин. В парке в пик сезона на разных работах занято свыше 700 человек, которые поддерживают идеальный порядок, чистоту и безопасность. 50 тысяч растений высаживаются на газонах ежегодно. В парке категорически запрещены алкоголь (включая пиво), громкая музыка и любая торговля (исключение: один небольшой павильон, торгующий сосисками и кока колой, один пляжный магазин, один ресторан и одно кафе). Ежегодно парк посещают в среднем 6 миллионов человек. Летом, в выходные дни, до 25 тысяч одновременно купаются в океанском прибое...

И все-таки это не дает достаточно полного представления... Для того, чтобы представить и оценить все своеобразие этого пляжа, необходимо познакомиться с его создателем и широтой его замысла, с полной противоречий и драматизма историей появления парка на карте Лонг Айленда. Надо послушать, что о нем говорят люди...

Лонг Айленд полностью отвечает своему названию, он длинный и узкий: 190 км вдоль и 37 км поперек в самой его широкой части. На западном окончании острова расположились городские районы Нью-Йорка – Бруклин и Квинс, в средней и восточной части – два графства, Нассау и Саффолк, но для жителей Нью-Йорка весь Лонг Айленд всегда ассоциируется только с этими двумя графствами.

С северной стороны остров омывается заливом с таким же названием, а на юге открыт бескрайним просторам Атлантического океана. До конца 19-го столетия Лонг Айленд в основном был фермерский. В 1890-е годы утомленные городской теснотой и суетой финансовые, нефтяные, сталелитейные и железнодорожные магнаты начали скупать земли вдоль северного побережья и строить на огромных угодьях дворцы и замки. Так возник Золотой Берег (см. “Великий Гетсби” Скотта Фицжеральда).

Южный берег оставался пустынным. Его очертания постоянно менялись под воздействием воды и ветра, образовывая новые островки, песчанные отмели, протоки и бухты, а старые, между тем, постепенно исчезали. Это было райское место для рыболовов и охотников на водоплавающую птицу. Когда-то богатые люди даже откупили часть берега и основали свой охотничий клуб. И именно здесь, по необитаемым песчанным дюнам бродил мечтательный отрок Уолт Уитмен.

Лонг Айленд вел тихое полусонное существование. Казалось, ничто не предвещало никаких неожиданностей. Все началось с изобретения автомобиля. Вернее, с того момента, когда Форд создал общедоступную модель «Т», и работающие люди со средним достатком, – а таких в Нью-Йорке было большинство, – стали покупать машины. А преобретя машину, владелец, разумеется, хотел на ней ездить. И тут оказалось, что ехать-то некуда. Дорог за городской чертой не было. А были тихие деревенские улицы, совершенно не приспособленные к автомобильному транспорту.

После тяжелой трудовой недели нью-йоркцы садились в свои машины и отправлялись «за город» в наивной надежде расслабиться, глотнуть свежего воздуха, поваляться на травке и поиграть с детьми в бейсбол. Но не тут-то было. Их ожидали бесконечные заторы в узких улицах и предупредительные надписи на всем пути справа и слева от дороги: “Private property. No Trespassing” – «Частные владения. Не пересекать». В конечном итоге поездка оборачивалась многочасовым сидением в душном автомобиле под неодобрительными взглядами местных жителей и слабой надеждой найти не занятый клочок зелени.

Конечно, в Нью-Йорке существовал свой собственный пляж в Бруклине, на Кони Айленде. К нему даже была подведена линия метро. Но это место было создано не столько для физического отдыха, сколько для развлечений: в выходные дни тысячи людей устремлялись на знаменитые кони-айлендские атракционы, чтобы покататься на Roller-coaster – Американских горках и на каруселях, попрыгать с вышек на парашютах, погулять по boardwalk – многокилометровой деревянной палубе, плотно застроенной яркими дешевыми павильонами, торгующими воздушной кукурузой, сосисками, мороженым и кока-колой, и даже окунуться в морскую волну. Было тесно, душно и, главное, это был все тот-же город.

Так обстояло дело к началу 20-х в ХХ столетии.

В 1923 году на песчанных отмелях Лонг Айленда появился молодой человек по имени Роберт Мозес. Он гостил в загородном доме своих друзей и с изумлением открыл для себя бескрайние просторы океанского берега, выжженый солнцем песок и свежий морской воздух.

Роберт Мозес работал в администрации губернатора штата Нью-Йорк Альфреда Смита. Энергичный, талантливый, блестяще образованный (он окончил три университета: в Иельском он получил степень бакалавра, в Оксфордском – магистра и в Колумбийском защитил докторскую диссертацию), Мозес входил в тесный круг ближайших сотрудников губернатора и был одним из самых его доверенных лиц, при этом не занимая никакую официальную позицию. Смит доверял ему абсолютно и был готов назначить на любой административный пост, но Мозес пока не изъявлял никакого определенного желания. И вот здесь, на Атлантическом берегу Лонг Айленда у него родилась идея создания общедоступного парка, которым могли бы пользоваться не только «местные», но и жители Нью-Йорка. Пока идея была очень туманная. Мозес купил маленькую лодку и в течение нескольких месяцев тщательно обследовал все побережье. Затем он занялся выяснением, кому же принадлежат эти земли. Оказалось, что за исключением нескольких частных владельцев (например, тот же охотничий клуб), хозяевами пляжей были два маленьких лонг-айлендских городка – Бабилон и Хемпстед.

Копаясь в архивах (а Мозес любил и умел копаться в архивах, и не раз этот талант приносил ему большую пользу) он обнаружил любопытную вещь:
оказывается, когда-то, давным-давно, когда Нью-Йорк остро нуждался в питьевой воде и всюду искал источники, администрация города купила в Лонг Айленде несколько больших участков земли для устройства перекачивающих станций и прокладки водовода. Впоследсвии, инженеры нашли более надежные источники в других местах и про Лонг Айленд забыли. Но земля осталась за Нью-Йорком. Мозес сразу оценил находку: это была мощная опорная точка, на которой можно было строить весь проект.

Мозес прекрасно понимал всю грандиозность и сложность задуманного дела. Приобретение земли для парка и его устройство было только частью задачи. В парк надо было попасть, а дорог не было. Дороги – вот проблема! 50 км от Манхэттена до предполагаемого парка через фермерские поля и поместья финансовых и промышленных воротил, – тут нужна была серьезная поддержка, и за этой поддержкой Мозес пришел к Алфреду Смиту.

Первоначально губернатор не был очарован идеей. Общественные парки – это было что-то второстепенное и очень далекое от насущных проблем штата. Паркам нужны деньги, а это значит – долгие, нудные дебаты в законодательной ассамблее, уговоры и убеждения, что парки – это то, что нужно сейчас Народу, в чем делегаты совсем не были уверены. Затем требовалось уломать владельцев... И ради чего?

Но Мозес уже горел идеей, и остановить его было невозможно. Прежде всего, он выманил Смита в Лонг Айленд и на месте развернул перед ним все великолепие своей идеи, а затем он выложил свой главный козырь: если парковый проект подать правильно как Заботу о Здоровье Народа, то он может оказаться козырной картой в предстоящих губернаторских выборах. Смит подумал и согласился. С этого момента он стал верным союзником Мозеса. Была создана комиссия по управлению парками, и Роберт Мозес стал ее председателем.

Так начались события, продолжавшиеся шесть лет и вошедшие в историю штата Нью-Йорк как Битва за Джонс Бич.

«Джонс Бич Парк, архитектурный и рекреационный триумф, заложенный Робертом Мозесом и широко признанный как самое грандиозное купальное сооружение, когда либо построеное в этой стране, официально становится историческим». «Нью-Йорк Таймс», 2005 (по поводу внесения парка в регистр архитектурных и исторических памятников штата Нью-Йорк).

«Я бы мог составить полный список кошмарных вещей, ответственность за которые лежит на Мозесе, ... после себя он оставил память о недемократической форме управления... Грубая битва за Джонс Бич не служила и не может служить моделью при создании рекреационных зон...» Карл Гроссман, корреспондент газеты «Бабилонский Лидер».

Да-а-а... Битва за Джонс Бич была полна противоречий. Ее история занимает тысячи страниц легальных документов и бесчисленных закулисных переговоров, сохранившихся в воспоминаниях ее участников.

Местные жители были решительно настроены против нашествия городских орд в их пасторальные владения. «Городские» в понимании лонг-айлендцев ассоциировались с шумными, неряшливыми толпами, разрушающими веками установившуюся спокойную, размеренную жизнь острова. На одном из бесчисленных заседаний с участием губернатора Смита какой-то местный политик заявил, что «мы-де не допустим вторжения нью-йоркского сброда»... «Сброда?!» – немедленно вскинулся вышедший из ирландских трущеб губернатор: «Это вы говорите обо мне!»

В первом референдуме, прошедшем в Бабилоне и Хемпстеде, Мозес потерпел сокрушительное поражение. Для него такой отпор был неожиданностью. Какое-то время он считал дело совершенно безнадежным. Но он нашел поддержку у нескольких местных влиятельных людей и совместными усилиями, посулами и угрозами они склонили на свою сторону городских политиков и через год выиграли второй референдум.

Сложнее обстояло с дорогами.

Дороги должны были пройти через фермерские поля и роскошные поместья, землю приходилось отвоевывать у частных владельцев милю за милей, отвоевывать в буквальном смысле этого слова. Никто не хотел расставаться со своими личными владениями: фермеры, потому что это были их средства к существованию, а богатые обладатели огромных угодий просто потому, что, во-первых, это была их земля, а во-вторых, они не нуждались ни в каких парках: у них были свои собственные парки.

Методы Мозеса по отбору земли быстро перешли все легальные границы. Это больше напоминало феодальное беззаконие. Начались угрозы, открытые стычки, суды были завалены исками, адвокаты ломали головы в поисках контрметодов.

Нью-Йорк Таймс: «Жители Лонг Айленда, пытающиеся остановить наплыв мотористов и любителей природы, очевидно не осознают, что они бьются с лавиной».

И имя этой лавины – Боб Мозес.
Далеко не все землевладельцы выдерживали этот напор и шаг за шагом, правдами и неправдами, Мозес приобрел необходимые земли.

В 1926 году началось строительство.

Первоначально пляжную отмель связали с островом 7-километровой дорогой с мостами через проливы и лагуны. Пляжный берег подняли на 4 метра, перекачав со дна бухты на пляж 40 млн. кубометров песка, расширив пляж до 150 – 200 метров. Одновременно шло строительство скоростной дороги вдоль острова – Южного парквея (Southern Parkway). Через несколько лет была добавлена еще одна дорога, параллельно первой – Северный парквей (Northern Parkway).

Дороги, созданные Мозесом на Лонг Айленде, – это произведение искусства. Шесть полос – по три в каждую сторону, без перекрестков и светофоров на всем протяжении, с широкой разделительной полосой, засаженной травой, кустами и деревьями; все поперечные улицы пересекают дорогу по мостам – сто лет назад ничего подобного в мире не существовало. И эти дороги без каких-либо серьезных изменений прекрасно служат сегодня. Но Мозес внес в них одну, но очень существенную особенность: эти дороги предназначены только для легковых автомашин. Мозес решительно был против использования их грузовым и любым коммерческим транспортом. Они и названы были – Parkways, Парковые. И чтобы реально осуществить эту идею, все поперечные мосты построены с очень низким клиренсом, не дающим возможность проезда массивным грузовикам. Мозеса спросили: «Не проще ли было ввести ограничительные правила и поставить предупредительные знаки?» – «Правила можно отменить, знаки убрать» – ответил Мозес: «а вот мосты переделать гораздо сложнее...»

Для большинства сторонников Мозеса на этом работу можно было считать законченной: скоростные дороги позволяли жителям Нью-Йорка беспрепятственно добираться до пляжей, до открытого золотого песка и моря... Цель достигнута, что еще надо? Ну, конечно, надо добавить несколько дощатых павильонов, чтобы люди могли переодеться... Так устраивались все пляжи во всем мире...

«Проблема в том, – сказал Мозес, – что у этих людей воображение не идет дальше шляпной вешалки!»

Прежде всего, были построены раздевалки. В начале прошлого века люди приезжали на пляж, одетые так, как сейчас можно увидеть разве что на деловых митингах крупных корпораций. Но тогда это было нормой. И людям нужно было переодеться. Мозес создал монументальные строения из замечательно красивого песчаника из штата Охайо, камня дорогого, который из-за своей высокой стоимости никогда прежде не употреблялся для общественных зданий. Но Мозес не считался с расходами для своего детища. Архитектура сооружений (а архитекторы и инженеры проекта находились под беспрекословным влиянием Мозеса) довольно странная, некая смесь ар деко 1920-х с тевтонской брутальностью. Тем не менее, здания удивительно гармонично вписались в пейзаж.

«Они возникли в ландшафте как естественная часть пляжа. Как если бы это было творением природы».
(Профессор архитектуры и дизайна Нью-Йоркского института технологии Матью Докери).

Особой оригинальностью отличается парковая водонапорная башня. Мозес сразу же отверг идею возведения традиционной огромной стальной бочки на тонких ножках. Его башня, 70-метровая реминисценция знаменитой венецианской Кампанилы, стала центром и притягательным сооружением нового парка. Особое пристрастие Мозес питал к вещам, казалось бы – второстепенным, но которые придавали особую атмосферу всему сооружению. Один из самых суровых критиков Мозеса, писатель и историк Льюис Мамфорд, писал: «Самая большая заслуга Мозеса состоит в том, что все его парковые сооружения – от великолепного приморского парка Джонс Бич до самой маленькой городской игровой площадки – состоит в том, что каждое место, которого касаются его архитекторы и планировщики, носит знак очень рациональной цели, понятного дизайна и эстетики. Никакие сооружения для него не были слишком незначительными, никакие функции – слишком скромными, чтобы они могли существовать без воздействия искусства». Так у него возникла идея парка – океанского лайнера. Многокилометровая прогулочная палуба из твердых сортов дерева, корабельная мачта с морскими сигнальными флагами, весь персонал парка одет в морскую форму, палубные корабельные игры... Даже корзины для мусора были сделаны ввиде корабельных вентиляционных труб.

Роберт Мозес методично скупал земли не только в районе предполагаемого пляжа, но и по всей территории острова. В результате к 1929 году суммарная площадь общедоступных парков на Лонг Айленде достигла 4.000 гектаров. К ним нужно добавить замечательные парки, в которые превратились бывшие поместья Золотого берега. Со временем богатые хозяева по разным причинам утратили интерес к своим гигантским владениям и за символическую плату передали их штату Нью-Йорк. Так возникли Coumsett State Park (567 гектаров, бывшие охотничьи угодья владельца универмагов Маршалла Филда), Planting Field Arboretum (160 га, изумительный ботанический парк, созданный железнодорожным магнатом Уильямом Коу), Old Westbury Gardens (81 га), Sands Point Preserve (87 га, бывшие владеения Гугенхеймов), Vanderbilt Museum and Planetarium (17 га), Художественный музей и парк графства Нассау с замечательной меняющейся экспозицией современной парковой скульптуры (59 га, бывшее поместье Фриков).

Следует добавить, что преобразования Мозеса дали хоть и косвенный, но существенный толчок для экономического и культурного развития острова. Лонг Айленд стал средоточением высокотехнологических производств и исследований. Здесь расположена Брукхэйвенская Национальная лаборатория, – один из ведущих научно-исследовательских центров Америки, десяток университетов, колледжей и технологических институтов, несколько художественных и исторических музеев... Были построены новые дороги, появилось железно-дорожное сообщение с Нью-Йорком и несколько аэропортов... Доход на душу населения в Лонг Айленде намного выше общенационального.

Ну, а откуда же появилось это название? Кто такой, этот Джонс?

Томас Джонс был ирландцем, переселившемся в Америку в XVII веке. Был пиратом, потом китобоем, затем успешным торговцем, майором лонг-айлендской милиции и очень уважаемым человеком. Ему принадлежали большие участки побережья, на которых он устраивал так называемые китобойные станции. После смерти Джонса, его владения рассыпались среди многочисленных потомков, но имя за местом сохранилось.

P.S. Сейчас большинство людей признает достоинство и безусловную целесообразность Джонс Бич парка, но при этом те же его сторонники уверены, что возникни такая идея сегодня – осуществить ее было бы невозможно: она шла бы вразрез с современными принципами сохранения и защиты окружающей среды.

Парадокс?